никто не заметил их позднего возвращения — девушки разошлись по своим комнатам, чтобы передохнуть, успокоиться и переодеться к неизбежной церемонии семейного обеда. Молли была так потрясена, что вряд ли смогла бы заставить себя спуститься к столу, если бы речь шла только о ее интересах. Она долго сидела за туалетным столиком, опустив голову на руки, не зажигая свеч (комнату заполнил мягкий полумрак), пытаясь умерить биение сердца, вспоминая все услышанное, размышляя, как оно отразится на близких ей людях. Роджер! О Роджер! Он далеко, в загадочной, темной дали, исполненный любви — (Вот это настоящая любовь! Любовь, про которую и Синтия сказала: она достойна этого имени!), — а на его любимую покушается другой по ее же собственной вине! Как такое могло произойти? Что он подумает и почувствует, если когда-то узнает правду? Бессмысленно даже пытаться вообразить себе его боль — не вообразишь. У Молли теперь была одна задача: помочь Синтии выпутаться всеми средствами — мыслями, советами, действиями; нельзя ослаблять свою волю, воображая картины возможного, даже вероятного страдания.

Спустившись перед обедом в гостиную, она нашла там Синтию наедине с матерью. В комнате стояли свечи, однако их не зажгли, ибо в камине весело трепетали языки пламени; дамы ждали с минуты на минуту возвращения мистера Гибсона. Синтия сидела в тени, так что лишь чуткое ухо Молли могло уловить, насколько трудно ей сдерживаться. Миссис Гибсон повествовала о событиях минувшего дня: кого она застала дома, отправившись с визитами, кого — нет; какие незначительные новости узнала. Молли, исполненной жалости к Синтии, голос ее казался усталым и отрешенным, однако Синтия отвечала в нужных местах, в нужных — выражала должный интерес, да и Молли то и дело приходила ей на помощь, поддакивая, хотя, надо признать, и не без усилия. Впрочем, миссис Гибсон не склонна была замечать оттенки чужого настроения. Когда вернулся мистер Гибсон, произошла перегруппировка. Синтия внезапно оживилась — отчасти из-за сознания того, что он может заметить ее подавленность, отчасти из-за природного кокетства — обладательницы его от рождения до гробовой доски инстинктивно пускают в ход все свое очарование, дабы предстать с лучшей стороны в глазах любого присутствующего мужчины, как старого, так и молодого. С той же очаровательной пристальностью, что и в былые, лучшие дни, она вслушивалась во все его замечания и рассказы — и под конец Молли, молчаливая, недоумевающая, уже с трудом верила в то, что эта Синтия — та же девушка, которая всего два часа назад рыдала так, будто сердце ее готово разорваться. Да, Синтия была бледна, веки ее покраснели, но то была единственная примета постигшей ее беды, которая, Молли не сомневалась, и сейчас тяжким грузом лежала у нее на душе. Отобедав, мистер Гибсон уехал к городским пациентам; миссис Гибсон опустилась в кресло, держа в руке страницу из «Таймс», под прикрытием которой могла спокойно, благопристойно вздремнуть. Синтия держала в одной руке книгу, другой же прикрывала глаза от света. Одна Молли не могла ни читать, ни дремать, ни вышивать. Она сидела у стрельчатого окна; штору не опустили — смотреть на них снаружи было некому. Молли вглядывалась в мягкую тьму за окном, пытаясь различить очертания предметов: сторожки в дальнем конце сада, старого бука, обнесенного скамьей, проволочных арок, по которым вились летние розы; силуэты смутно выступали на фоне темного бархата ночи. Подали чай, воспоследовала обычная суматоха. Стол очистили, миссис Гибсон поднялась и произнесла обычную тираду про дорогого папочку — она произносила ее каждый вечер уже много недель. Да и Синтия выглядела как всегда. Но с каким самообладанием она держится! — подумала Молли. Наконец подошло время сна, случился привычный обмен репликами. Молли с Синтией разошлись по своим комнатам, не обменявшись ни словом. Оказавшись у себя, Молли забыла, как они уговорились: она ли пойдет к Синтии, Синтия ли придет к ней. Она сняла платье, надела капот, стояла и ждала, даже присела ненадолго; Синтия не появлялась, тогда Молли постучала в соседнюю комнату, к своему изумлению обнаружив, что дверь закрыта. Она вошла; Синтия сидела у туалетного столика, будто только что поднялась из гостиной. Голова ее была опущена на руки, — похоже, она просто забыла, что обещала Молли; она вздрогнула, поднимая глаза, на лице ее отразилась тревога и отчаяние; оставшись в одиночестве, она сбросила маску и дала волю горьким мыслям.

Глава 43

Признание Синтии

— Ты сказала, что я могу прийти, — напомнила Молли, — и что расскажешь мне все.

— Кажется, ты и так уже все знаешь, — уныло произнесла Синтия. — Кроме разве что того, чем можно оправдать мой поступок, но тебе известно, в каком я положении.

— Я много об этом думала, — робко, с сомнением, произнесла Молли. — И мне все кажется, если ты откроешься папе…

Она не успела договорить, Синтия резко встала.

— Нет! — сказала она. — Этого я никогда не сделаю! Или сразу после этого уеду отсюда. А ты ведь знаешь, что ехать мне некуда — по крайней мере, пока. Наверное, дядя не откажется взять меня к себе: он мне родня и не сможет от меня отречься, каким бы позором я себя ни запятнала; или я найду место гувернантки — та еще гувернантка из меня выйдет!

— Синтия, прошу тебя, не надо таких сумасбродных речей. Я не верю, что ты так уж сильно оступилась. Ты сама говоришь так — и я тебе верю. Этот ужасный человек завлек тебя в западню, но я уверена, папа с этим разберется, главное — отнестись к нему с доверием и рассказать всё…

— Нет, Молли, — оборвала ее Синтия. — Я не могу, и покончим с этим. Можешь рассказать сама, только дай мне сперва уехать — подари мне хоть эту отсрочку.

— Ты же знаешь, я никогда не открою ничего, что ты хотела бы скрыть, Синтия, — проговорила Молли, задетая этим подозрением.

— Правда, солнышко? — сказала Синтия, беря ее руку. — Ты можешь мне это пообещать? Дать торжественную клятву? Какое будет облегчение рассказать тебе все до конца, тем более что ты и так уже многое знаешь!

— Да! Я обещаю никому ничего не открывать. Как ты можешь во мне сомневаться! — проговорила Молли, все еще не до конца избыв обиду.

— Хорошо. Я тебе доверяю. И я знаю, что не зря.

— И все же подумай о том, чтобы открыться папе и заручиться его помощью, — настаивала Молли.

— Ни за что, — отрезала Синтия, хотя и не так решительно, как раньше. — Думаешь, я забыла его слова после этой несчастной истории